Уругвайская специфика и немножко - наша.

Готовясь к поездке в Уругвай из Аргентины,  я тщательно проверил свой багаж. При выдачи визы меня строго предупредили: исключить любые мясные изделия, овощи и фрукты. Уругвайские санитарные власти бдительно следят за тем, чтобы в страну не попали запрещенные к ввозу продукты. Нарушителей ожидают крупные неприятности.

Эти строгости призваны оградить от угрозы заражения главное богатство Уругвая - миллионы голов крупного рогатого скота. Ведь на 3,2 миллиона уругвайцев приходятся, по разным оценкам, 8-10 миллионов коров и 15-17 миллионов овец. Это объясняет страх, с которым здесь следят за тем, как лихорадит Европу от таких напастей, как коровье бешенство и ящур. Вот и приходится на границах с соседями - Аргентиной и Бразилией - возводить санитарные барьеры.

Первой была Бразилия, до которой, как подозревают, ящур все же добрался. Правда, ее власти утверждают, что им удалось быстро локализовать угрозу распространения эпизоотии. Тем не менее многие страны поспешили ввести эмбарго на поставки бразильской говядины. Даже для такой огромной страны, как Бразилия, это явилось сильным ударом. А что уж говорить об Уругвае? Вот и пришлось там принимать весьма дорогостоящие меры, которые были еще более ужесточены, когда ящур начал "бродить" и по Аргентине. Мне, например, при пересечении границы на автомомашине после паспортного контроля и строгих таможенных процедур пришлось еще проехать через специальный бассейн, чтобы промыть колеса в 10-сантиметровом слое дезинфецирующего раствора.

Въезд на машине в Уругвай из Аргентины разрешен только через провинцию, расположенную далеко от Монтевидео, столицы страны. Сразу же по пересечении границы, проходящей по реке Уругвай, мы оказались на вполне приличной, хотя и двурядной дороге. Как говорят бывалые водители, на скорость это не влияет: просто некого обгонять. За все 70 километров пути навстречу мне попались всего три машины, а обогнал я только две. Можно сказать: не дорога, а мечта. Другое дело, что порой хорошее полотно вдруг кончалось и начиналось нечто до боли знакомое жителям российской глубинки. Потом, правда, столь же неожиданно под колесами вновь оказывалось добротное покрытие. Видно, что в стране взялись-таки за дорожное строительство, но оно еще далеко от завершения.

Конец февраля, жара под 40 градусов - в Южном полушарии разгар лета. Редкие поселки у дороги. Большая часть населения сконцентрирована в столице и пригородах. В маленьких населенных пунктах вокруг одноэтажных домов идеальная чистота. И еще - полное отсутствие кондиционеров, хотя нужны они здесь, как воздух. На улице людей не больше, чем машин на дороге. Если в населенном пункте только один дом, то и в этом случае рядом установлен памятник национальному герою Уругвая Хосе Хервасио Артигасу, одному из руководителей войны за независимость испанских колоний в Америке.

Уругвайцы даже в мелочах стараются подчеркнуть свое отличие от аргентинцев. Мясо в невероятных количествах едят в обеих странах. Только в Аргентине его в основном готовят на углях, а в Уругвае исключительно на дровах. Уголь, убеждены здесь, при горении выделяет вещества, которые плохо влияют на вкусовые качества мяса. И тут и там оно жарится на паррилье - металлической решетке. Но в Аргентине она практически всегда устанавливается горизонтально, в Уругвае - под небольшим углом.

В застольных беседах неизменно возникала больная тема - заболевания скота ящуром в Аргентине. Несмотря на опровержения соседей (на всех уровнях), вскоре, к сожалению, выяснилось, что уругвайцы ничего не придумали. В результате Аргентина лишилась практически всех своих рынков сбыта мяса за рубежом. "А у нас, Уругвае, с гордостью подчеркивали мои собеседники, говядина самая лучшая и самая экологически чистая в мире. И никакого ящура".

Страна заселена потомками иммигрантов со всего мира. Многие уже давно ощущают себя "чистыми уругвайцами". В глухой провинции мне встречались весьма колоритные личности. Взять хотя бы моего случайного знакомого Эухенио Шнейдера. Седые волосы, седая борода, свободная рубашка. "Бомбача гауческа" - широкие штаны и "ботас де кампо" - сапоги, в которых удобно ездить на лошади и месить грязь в поле. Шнейдер, похоже, давно забыл о костюмах и галстуках. Живет в огромном белом доме, которому 152 года. Стоит он на каменном утесе, возвышающемся над рекой Уругвай.

Родители Эухенио - немцы. Его отец до Второй мировой войны работал в Аргентине инженером фирмы "Тиссен". Эухенио родился в Буэнос-Айресе в 1940 году в Немецком госпитале. Семья подумывала о возвращении в Европу, но с началом войны всякая охота к этому отпала. Эухенио изучал гуманитарные науки в университете аргентинской столицы. Английскую литературу ему преподавал сам легендарный Хорхе Луис Борхес. В 1960 году мой знакомый вместе с женой и двумя детьми уехал жить за город. Зарабатывал на хлеб переводом книг. А в 22 года бросил все и уехал на крайний юг Чили. Поклонник Махатмы Ганди, он прожил там в изоляции от внешнего мира более 10 лет. Даже роды у супруги трижды принимал сам и, по его словам, ни разу не испытал никаких затруднений.

В 1978 году этап отшельничества закончился, и Эухенио перебрался в Уругвай, где занялся сельским хозяйством, производством мяса и лесозаготовками. Сейчас у него третья жена, гораздо моложе его. Старшему сыну от этого брака 12 лет. Не подумайте, что Эухенио какой-то плейбой. Он процветающий предприниматель, и его последняя семья ни в чем не нуждается, а дети с раннего возраста привыкли быть такими же самостоятельными, как отец.

Недавно Эухенио купил мясоперерабатывающий комбинат на берегу реки Уругвай. Вместе с обширным участком земли и уже упомянутым домом. Построил его в прошлом веке какой-то богатый грек. Дом давно стоял в запустении, но переселившемуся в Уругвай аргентинскому немцу он приглянулся, а после ремонта он в него просто влюбился. Эухенио считает, что капитальные стены простоят еще лет сто. "На мой век хватит точно", - говорит он. Участок возле дома огораживает невысокий забор. К самому дому на машине никак не доберешься. Можно было бы сделать ворота, расширить дорогу, и тогда гости смогли бы подъезжать прямо к дому. Но Эухенио раздражает, "когда машина въезжает в самое сердце моей семьи". Это, однако, не мешает ему быть радушным хозяином: на стол перед гостями щедро выставляются бутылки с марочным вином. Мысль о его цене заставила меня присвистнуть, правда, про себя.

Неординарный во всем, Эухенио даже свой мясокомбинат использует оригинально. Туда поставляют не только коров и баранов, но и заячьи тушки, завозимые со всей страны. Когда-то зайцев привезли из Европы, и они расплодились в таком количестве, что их отстрел власти не ограничивают. Хороший стрелок за ночь может добыть до 200 трофеев. В среднем же охотники отстреливают по 30-40 зайцев. Эухенио платит им по 1,2 доллара за штуку. И в год экспортирует от 300 до 350 тысяч тушек "назад" - в Европу. Зайцы идут нарасхват. Хозяин со смехом рассказывает об особенностях итальянского рынка. "Туда зайцы поставляются выпотрошенные, но в шкурке, с простреленной головой. Для отвода глаз итальянец говорит жене, что уезжает на охоту. А через пару дней в качестве алиби предъявляет подозрительной супруге пару "только что подстрелянных" зайцев. Тех самых, что он купил в магазине".

Помимо "особого" мяса в Уругвае есть и "особые" сладости. Только здесь делают пирожное чаха, чем чрезвычайно гордится семейство Кастельяно, которое занимается этим бизнесом уже в третьем поколении. Чаху (ударение на последнем слоге) придумал в 1927 году родоначальник клана дон Орландо Кастельяно, живший в городе Пайсанду, на западе Уругвая. Сегодня его дело продолжают сын и трое внуков. Старший в семье с удовольствием рассказывает гостям о тонкостях приготовления этого национального уругвайского лакомства.

В стране всего два цеха, где изготавливается чаха. Один, основной, расположен в Пайсанду. Второй, поменьше, в Монтевидео. Чаху экспортируют в Аргентину. До Бразилии везти далековато. В дороге что-нибудь может случиться, и капризное пирожное испортится. В холодильнике оно хранится неделю, при комнатной температуре - всего день.

Хотя оригинальный рецепт запатентован, дома чаху приготовить несложно. Записывайте: из сахара и масла, взбивая их, делают сливочный крем. Основанием пирожного является донышко из бизе, которой намазывают кремом, как клеем. На него водружают бисквитный треугольник, в который заливают желеобразную начинку из консервированной клубники или персиков и запечатывают крышкой из того же бизе. Все это обмазывается сливочным кремом и посыпается опять же крошкой бизе. Все, чаха готова.

В помещении, где изготавливают пирожное, практически вся работа делается вручную, а нормы гигиены гораздо более строгие, чем те, что установлены местными властями. Производство могут закрыть, когда уровень загрязнения достигает 300 условных единиц на грамм продукта. Семья же Кастельяно следит, чтобы этот показатель не превышал 10 единиц. Если он достигает 15, производство останавливается, и начинаются поиски "источника заражения". Пол моют с хлоркой, которой не жалеют. Настолько, что напольную плитку приходится менять каждые три-четыре года. Каждые два часа делается перерыв и производится обработка металлических столов, на которых "монтируют" чаху. Их вытирают и поливают чистым спиртом, который поджигают. Когда спирт сгорает, работа возобновляется.

Трудиться начинают в пять утра. При любой жаре работают без кондиционера, иначе тесто "спадет". В день, когда я знакомился с производством, температура была под 40 градусов по Цельсию. На количестве выпущенной чахи это никак не отразилось. Старший из Кастельяно обратил мое внимание на девушку, которая по 8 часов день разбивает яйца и отделяет белок от желтка. Он говорит, что подумывал купить специальный американский аппарат. Но выяснил, что машине потребуется всего полчаса, чтобы проделать то, на что работница тратит 8 часов. "Зачем же нужна машина, которая практически весь день будет простаивать? Да и девушка потеряет работу, с которой в стране сейчас напряженно".

Совершенно неожиданно в провинции оказался и "российский угол". Его я обнаружил в Пайсанду на крупнейшей в Уругвае фабрике по переработке апельсинов. Там не только сортируют цитрусовые перед отправкой их на экспорт, но и изготавливают апельсиновый сок. На всякий случай я поинтересовался, существуют ли какие-либо связи с Россией. "А как же! - хором ответили менеджеры - Мы активно экспортировали апельсины в вашу страну с 1992 по 1998 год, вплоть до дефолта". Вот оно, эхо наших экономических успехов! Мне сказали, что объем поставок измерялся миллионами долларов. Торговля шла через Петербург. Там менеджеры фабрики, один из которых является потомком осевших в Уругвае французов, а другой - англичан, познакомились с особенностями российского бизнеса. "Дела у вас ведутся своеобразно, - тактично заметили они. - Нам ни разу не перевели деньги за поставленный товар из самой России. Оплата шла откуда угодно: из какого-то островного "налогового рая" или Ирландии, но только не из России".

В результате дефолта российские партнеры остались должны уругвайцам 400 тысяч долларов. Убедившись, что деньги вернуть очень сложно, мои знакомые обратились в одну преуспевающую питерскую адвокатскую контору. Условия они предложили крайне выгодные. Если деньги удастся вернуть, то хозяева претендуют только на половину суммы долга. Остальное могут забрать себе россияне. Вот тут-то уругвайцы и стали свидетелями "настоящего американского боевика" на берегах Невы. К руководителю адвокатской конторы подошли двое неизвестных, показали ему фотографию его ребенка, выходящего из школы, и предложили забыть о долге уругвайцам. Что тот и сделал.

Однако, судя по всему, "российская специфика" окончательно не отпугнула уругвайцев от огромного рынка нашей страны. Местные бизнесмены прекрасно понимают его перспективы и готовы - с учетом накопленного опыта - в любой момент вернуться. Это не пустые слова. Они продолжают содержать в Санкт-Петербурге официально зарегистрированное ЗАО, платить все налоги. В ЗАО нет пока персонала. Но это, уверены в далеком Пайсанду, именно пока.